Одной из характеристик политической культуры является идеал власти. В традиционных культурах власть зачастую персонифицируется в личности государя. Изучение черт идеального государя позволяет многое сказать об особенностях национальной политической и правовой культуры. Поиски традиционной российской политической культуры делает актуальным выяснение таких особенностей.
Древняя Русь, Киевская Русь, князь, русская культура, политическая культура, идеал власти
Дискуссия о самобытной политико-правовой культуре России, не сводимой к заимствованию иностранных образцов, диктует необходимость глубокого исследования собственной истории, в том числе истории правовой и политической. Ведь российская правовая культура не возникла одномоментно, а формировалась на протяжении более чем двенадцати веков – и потому игнорирование её прошлого или его ошибочная интерпретация с неизбежностью будет искажать видение её настоящего. Генезис российской политико-правовой культуры хотя и отделен от нас тысячелетием, но влияние его на современность оттого не менее значимо. Без ответа на вопрос о ключевых чертах традиционной русской политико-правовой культуры невозможно адекватно характеризовать политико-правовую культуру современной России.
Формат статьи не позволяет затронуть должным образом все аспекты данной проблематики, а потому попробуем осветить по крайней мере такой показательный аспект, как отношения власти и общества – а точнее, представления наших предков о должном и уместном в таких отношениях. Разумеется, всегда и везде должное не идентично сущему, и реальная историческая практика подчас не соответствует даже провозглашённым и признаваемым стандартам. Однако именно должное влияет на интерпретацию современниками реалий сущего, а значит и определяет вектор развития последнего.
В контексте рассматриваемого вопроса о должном в публично-властных отношениях мы должны учитывать то обстоятельство, что феномена государства в современном его значении ещё не существовало в эпоху генезиса русской политико-правовой культуры. С некоторой долей условности можно сказать, что публичная политическая власть для русича той эпохи персонифицировалась в личности князя. Это обстоятельство ни в коем случае не стоит понимать как признак абсолютизма – власть древнерусского князя была ограничена целым рядом институтов, и ни о каком абсолютизме в те время речи не шло. Но все же той персоной, с которой в первую очередь ассоциировалось понятие «власть», был именно князь. А значит, выяснив представления наших предков об идеальном с их точки зрения князе, мы приблизимся к ответу на вопрос об идеале власти, который является одним из ключевых с точки зрения характеристики национальной политико-правовой культуры.
Поиски византийских корней русской политико-правовой культуры, хотя и не вполне состоятельные с историко-правовой точки зрения, всё же приобрели в последние два столетия такую популярность, актуальную и в наши дни, что в разговоре о традиционном российском идеале правителя придётся несколько слов сказать и о власти ромейских василевсов в контексте затронутой в данной статье тематике.
Обращаясь к памятникам древнерусской литературы, можно заметить прежде всего отсутствие в них апологетики «сильной руки», государя, возвышающегося над подданными, грозного владыки, дела и мотивы которого недоступны людскому разуму. Такой идеал государя – порождение позднейших эпох. Он был впервые, пожалуй, сформулирован в публицистике царя Ивана IV, который в концентрированном виде изложил свой идеал государя. Необходимо заметить, что идеал этот не был естественным результатом метаморфозы российской политико-правовой культуры, а явился ответом на вызов, связанный с потребностью в преодолении последствий катастрофического монгольского ига, разделения страны и злоупотреблений боярства.
Традиционный же для наших предков идеал князя наделён совсем другими чертами: это князь-защитник, князь-благотворитель и князь, творящий правосудие на подвластных ему землях. Все эти черты обращены не к абстрактному «благу государства», а к подданным князя – именно их благо в конечном итоге и является целью правления идеального сударя.
Уже в древнейших из дошедших до нас памятников древнерусской письменности мы наглядно видим этот идеала правителя образ князя-воина, князя-благотворителя, князя-судьи и защитника слабых и бедных, основывающего свою власть на законе и справедливости. В первой половине XI века митрополит Илларион пишет свой знаменитый панегирик «Слово о Законе и Благодати» – и уже на его страницах «власть князя не произвольна, она крепка «мужеством и смыслом» и основана на законе («землю свою пасущу правдою»). Великий князь «друже правде, смыслу милости» заботится о церквах и монастырях. Он обязан неустанно творить милостыню и быть щедрым по отношению к своим подданным, помнить о болящих, вдовах и сиротах и всех иных, «требующих милости».Управление государством, по мысли Илариона, связано с самоотверженной деятельностью («главное делом скончай»), направленной на достижение высшей цели – обеспечение интересов всех подданных»[6, с.17]. Митрополит, воздавая хвалу почившему князю Владимиру и давая своеобразное наставление его преемнику Ярославу, рассуждает именно в категориях должного, идеального, образцового для князя поведения.
Этот идеал не сводится лишь к личному мнению книжника XI века. Представление о князе как о «хранителе» и «благотворителе» подданных характерно и для русских мыслителей той эпохи – и, что не менее важно, такое представление разделяют и лучшие из Рюриковичей. Об этом говорит знаменитая формула Владимира Мономаха, посвящённая задачам правителя: «Всего же более убогих не забывайте, но, насколько можете, по силам кормите и подавайте сироте и вдовицу оправдывайте сами, а не давайте сильным губить человека»[2]. Здесь идеал князя возвышается уже до функций социального регулирования – но цели этого регулирования опять же в защите интересов подданных. На страницах мономахова «Поучения» мы видим идеал князя, внимательного не только к дружине, но и к крестьянам, защитника всех подданных, полководца при отражении внешней агрессии и справедливого арбитра при разрешении споров между подданными – арбитра, всегда готового защитить слабейшего.
Похожие идеалы можно найти в древнерусских письменных памятниках в течение всей домонгольской эпохи и даже в первые десятилетия после нашествия. Так, автор жития князя Александра Невского представляя своего героя идеальным правителем, характеризует его власть такими словами: «О таких сказал Исайя-пророк: „Князь хороший в странах — тих, приветлив, кроток, смиренен — и тем подобен Богу“. Не прельщаясь богатством, не забывая о крови праведников, сирот и вдов по правде судит, милостив, добр для домочадцев своих и радушен к приходящим из чужих стран. Таким и Бог помогает»[14, с.122]. Признавая то, что этот идеал едва ли мог быть в чистом виде воплощён на практике, тем более в условиях формирования единого государства, И.Я. Фроянов тем не менее утверждает, что «князья Руси XI–XII вв. властвовали во имя интересов знати, но вместе с тем они правили и во благо народа»[18, с.44]. Два этих интереса неизбежно приходили во взаимное противоречие, но именно общественно одобряемое представление о должном во власти князя подталкивало последнего к поискам справедливого баланса между запросами знати и нуждами простых подданных.
Рассмотрение функций реальноготакже отчасти помогает уяснить цели его власти, обязанности по достижению этих целей и присущие ему важнейшие права в отношении подданных, которые князь реализует в процессе государственного управления. Ведь и сама политико-правовая культура в немалой степени характеризуется полномочиями государственной власти и целями её деятельности.
И.Н. Данилевский пишет, что изначально «князь руководил войском и был верховным жрецом»[4, с.79], чем круг его полномочий и ограничивался. Однако уже применительно к ситуации XI века, когда с принятием христианства жреческие функции князя уходят в прошлое, А.Е. Пресняков выделяет административные, судебные и даже законодательные полномочия князя[15, с.427–438]. Осуществление правосудия в числе важнейших задач князя фигурирует в уже упомянутом «Слове о Законе и Благодати»[13, с.614-616]. На обязанности государя как верховного судьи обращает внимание Владимир Мономах, он же делает акцент на личном участии государя в осуществлении административных функций, приводя в пример собственное правление: «Сажусь думать с дружиною, или собираюсь творить суд людям, или ехать на охоту или на сбор дани»[7, с.172]. Собственно, именно этот перечень обязанностей князя – осуществление совместно с дружиной административного управления, осуществление правосудия, сбор дани – можно назвать наиболее развёрнутым определением целей реализации князем своих властных полномочий из зафиксированных в дошедших до нас памятниках древнерусской литературы.
«Кроме законодательной и судебной деятельности, киевские князья X в. занимались административно-территориальным обустройством страны (Ольга, Святослав, Владимир), внешнеэкономическими связями (Олег и Игорь), реформой в сфере веры (Владимир), укреплением государственных границ (Владимир). По существу, занимались тем же, чем и их правящие коллеги в соседних странах, с которыми они поддерживали постоянные отношения, дипломатические и брачные <…> Если прибавить к этому союзные отношения Руси с Византией, закреплённые браком Владимира и принцессы Анны, то окажется, что киевские князья в X в. совсем не выглядели как военные вожди эпохи разложения родоплеменных отношений. Определённо это были уже государи», — так пишет о властных полномочиях древнерусских великих князей П.П. Толочко[17, с.8].
При этом «великий киевский князь не был неограниченным монархом, но определённо являлся старейшиной русских князей»[17, с.31]. Едва ли можно утверждать, что власть древнерусского князя была властью самодержца в том смысле, который этот термин приобрёл в Московской Руси. А.Е. Пресняков замечает, что в северных, новгородских землях княжеская власть в первую очередь ограничивалась вечем, а в южных, полянских районах — авторитетом дружины и собрания старейшин, которое порой также называется в трудах историков права «княжеским Советом» или «княжеской Думой». «Князю надо было убеждать думцев в целесообразности своих намерений, общее действие было возможно только тогда, когда думцы соглашались с князем», — пишет В. И. Сергеевич. — «Если думцы не соглашались с мнением князя, он мог действовать и без них, на свой собственный страх, если, конечно, у него было достаточно для этого сил <…> но такой способ действия всегда представлял для него серьёзные опасности»[16, с.291-292]. И.Я. Фроянов, характеризуя общее устройство государственной власти в Киевской Руси и резюмируя круг полномочий князя, пишет следующее: «Князю приходилось заниматься внутренним строительством союза, собирать, организовывать и возглавлять войско, ведать в целом внешней политикой. Эти князья отправляли и некоторые религиозные и судебные функции. В этом им помогал совет старейшин, или, как его часто называют древнерусские памятники — старцы градские (летописи употребляют термины „старейшины“ и „старцы градские“ как равнозначные). В летописных сообщениях старцы градские выступают в качестве полномочных руководителей общества, с которыми князья вынуждены были считаться. Даже во второй половине Х в., переломное время княжения Владимира, они ещё участвовали в управлении и влияли на ход событий. <…> В военных делах князю помогала дружина. Она также зарождается ещё в недрах первобытнообщинного строя, никак не нарушая доклассовой социальной структуры. Дружина срасталась с князем и так же, как и князь, исполняла определённые общественно полезные функции. Князь среди дружинников был не господином, а первым среди равных»[18, с.7].
В этих условиях сама потребность в сохранении и укреплении своей власти требовала от князя не просто подавления недовольных – одного этого в условиях Древней Руси было явно недостаточно. Князь должен был иметь авторитет и среди дружины, и среди старейшин, и среди духовенства, и среди народа. Только опираясь на все эти группы он мог полноценно проводить в жизнь свои решения. Соответствующий авторитет не в последнюю очередь обуславливался тем, насколько реальный князь при осуществлении своих полномочий соответствовал идеалу правителя. А значит, в условиях Древней Руси представления об идеальном князе не были лишь отвлечёнными философскими категориями, а имели своё продолжение в реальной политической практике.
С древнейших времён на Руси был известен и принцип законности властных действий князя. «Слова новгородцев и союзных с ними народов, переданные нам летописцем: „Хотим князя, да владеет и правит нами по закону“, были основанием первого устава государственного в России, то есть монархического»[10, с.153], — пишет Н. М. Карамзин по поводу знаменитойзаписи «Повести временных лет» о призвании Рюрика. Таким образом, даже у Карамзина делается акцент на том, что основой княжеской власти на Руси был не произвол князя, а закон, для защиты которого князь и был нужен.
Встречаются у древнерусских авторов и иной термин более высокого порядка: «страх Божий». «Страх Божий имейте выше всего», — пишет Владимир Мономах в наставлении своим наследникам. Однако из контекста упоминания названного понятия в древнерусских письменных памятниках можно сделать вывод, что это понятие почти исключительно нравственное, а не правовое. «Страх Божий» можно в несколько упрощённом виде определить как стремление к пониманию идеалов справедливости и воплощению их в реальных действиях, будь то законодательство, управленческая практика или частная жизнь. Идеальный князь в представлении наших предков имел «страх Божий» в качестве наивысшего ориентира, которому следовал в любом конфликте между требованиями совести и требованиями политической выгоды. Именно на этом представлении основан драматизм и жития свв. Бориса и Глеба, и жития свв. Петра и Февронии Муромских, которые описывались древними авторами именно как идеальные князья.
О добросовестном же выполнении князем в интересах подданных своих функций судьи, полководца, «социального попечителя» и администратора у Владимира Мономаха сказано подробнее: «Всего же более убогих не забывайте, но, насколько можете, по силам кормите и подавайте сироте и вдовицу оправдывайте сами, а не давайте сильным губить человека. Ни правого, ни виновного не убивайте и не повелевайте убить его; если и будет повинен смерти, то не губите никакой христианской души. <…> В дому своём не ленитесь, но за всем сами наблюдайте; не полагайтесь на тиуна или на отрока <…> На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью, ни еде не предавайтесь, ни спанью; сторожей сами наряживайте, и ночью, расставив стражу со всех сторон, около воинов ложитесь, а вставайте рано; а оружия не снимайте с себя второпях, не оглядевшись по лености, внезапно ведь человек погибает. <…> Куда бы вы ни держали путь по своим землям, не давайте отрокам причинять вред ни своим, ни чужим, ни сёлам, ни посевам, чтобы не стали проклинать вас. Куда же пойдёте и где остановитесь, напоите и накормите нищего»[2]. Все эти требования к своим наследникам Владимир Мономах излагает в качестве необходимых элементов деятельности князя, а не только в качестве некоего отстранённого идеала.
«С богатством добрых дел без соблазна править данными ему Богом людьми», — так, по мысли Илариона, должен управлять князь своими подданными, поскольку и сам князь несёт перед Богом ответственность «за труд управления людьми»[12, с.605]. Схожие идеи можно найти у византийских историков и канонистов, которые напоминали императору о том, что использование власти не во благо подданных, а для нарушения их прав и интересов есть грех, за который император должен будет отвечать перед Богом. «Не с бессловесными тварями ты имеешь дело, а с разумными людьми, размышляющими и понимающими, благо ли они получают или зло. Поэтому нужно, чтобы власть твоя поступала и действовала со страхом Божиим»[10, с.301], — пишет Кекавмен в поучениях императору, и здесь можно заметить, что ответственность государя перед Богом обусловливалась наличием прав и законных интересов у подданных, которые могут оценивать деятельность императора с точки зрения соблюдения этих своих прав и интересов.
Именно защиту и обеспечение благополучия подданных, в том числе и через осуществление правосудия, оба народа видят в качестве основной цели существования государственной власти. Именно законность они полагают в основу деятельности государя. Разумеется, в ту эпоху эти идеи формулировались в других терминах, но это не отменяет той близости, которую обнаруживают древнерусские и византийские идеалы даже в отсутствие доказанной рецепции русичами византийской политико-правовой культуры.
Несмотря на разницу в уровнях развития, в том числе развития общественных отношений, несмотря на коренные различия в практике государственного управления, вдомонгольскую эпоху для обоих народов не было свойственно восприятие государственной власти как самоценной. «Императорская власть должна обеспечивать безопасность государства, император управляет для блага своих подданных»[3, с.132], — пишет Андре Гийу о целях существования императорской власти в Византии. Эта формула наиболее лаконично выражает идеи императорских новелл по поводу целей правления, о которых пойдёт речь ниже. Анна Комнина, желая показать своего отца деятельным и заслуживающим одобрения правителем, пишет в «Алексиаде» о том, что сразу после вступления на престол он занялся обеспечением безопасности своих подданных – учитывая ужасающие подробности прихода Алексея Комнина к власти, в этом можно увидеть явное стремление его дочери «заретушировать», заместить последующими свершениями первые злодеяния, из чего можно сделать вывод о том, что и в XII веке император не мог действовать, руководствуясь исключительно политической целесообразностью. В другом месте своего повествования в качестве панегирика императору Алексею она пишет: «Усмирив внешних врагов и подавив восстания тиранов, Алексей обратил своё внимание на суды и законы, ведь он великолепно разбирался как в военных, так и в мирных делах. Он улаживал дела сирот, охранял права вдов, сурово относился ко всякой несправедливости и лишь изредка позволял себе отдых»[1, с.393]. Столетием ранее по распоряжению императора Василия II «во время неурожая 1023–1025 гг. по всей Византии были на два года отменены налоги на сельскохозяйственную продукцию, что, конечно, уменьшило доход казны, но позволило спасти от голодной смерти тысячи людей»[5, с.200]. Помимо экономической подоплёки в деятельности обоих императоров можно увидеть и стремление соответствовать в глазах подданных всё тому же идеалу государя.
Несмотря на обширнейшие властные полномочия императора, идеал этот в какой-то мере связывал его даже больше, чем древнерусского князя. На основании анализа послания византийского патриарха IX века Фотия Михаилу Болгарскому И.С. Чичуров делает выводы о развитых представлениях византийской интеллектуальной элиты о взаимоотношениях государя и подданных: «Стереотипная метафора „император — отец, подданные — его чада“ вытеснена у Фотия другой, более сложной: благодетельствуя подданных, поучает патриарх, „храни их, как жилы государства и собственные члены“ <...> Положение подданных рассматривается в Послании как характеристика правящего, и этим опять-таки проводится „обратная связь“ (подданные — правитель), создающая определённую идеальную зависимость государя от общества»[19]. Идеальная эта связь, в которой императорское величие демонстрируется не роскошью церемоний, а качеством жизни его подданных, имела и практическое выражение – василевс, не обеспечивший подданным должного уровня жизни, в любой момент мог быть заменён более успешным конкурентом.
В отличие от Византии, насильственное отстранение от власти князя в русской истории было скорее исключением, чем правилом. Однако это не мешало древнерусским мыслителям говорить об ответсвенности князя перед подданными не как об отвлечённой категории, а как об объективном феомене. «Иларион впервые в русской политической литературе поставил вопрос об ответственности князя перед подданными [...] Мономах продолжает разрабатывать проблему ответственности правителя перед подданными и рассматривает ее в разных аспектах. О ней он говорит при изложении вопроса об отправлении правосудия, понимая всю значимость этого института для государства. Затем он вновь возвращается к той же теме, касаясь военных действий. Владимир Мономах предвидит последствия губительного действия войны для населения. Не только сама война несет разорение земледельцу, но и просто прохождение военной дружины по населенной местности причиняет вред мирным людям. И потому он наставляет князей: «Куда же ходяще путем по своим землям, не дайте пакости деяти отрокам, ни своим, ни чужим, ни в селах, ни в житех, да не кляти вас начнут». Это в том случае, если война неизбежна»[6, с.17,21].
Приведённые выше черты сходства политико-правовых идеалов русских и византийцев логичнее объяснить не взаимным влиянием, а принадлежностью обоих народов к европейской культуре (которую римляне и их византийские потомки во многом и формировали) [9, с. 168]. В этом контексте именно идеал воспитанного в нравственных заповедях христианства и опирающегося на закон правителя, защищающего своих подданных от внешних врагов, внутренних неурядиц,внимательного к нуждам беднейших, выстроившего систему правосудия и справедливого управления – именно такой идеал представляется вполне естественным для традиционной русской политико-правовой культуры.
1. Анна Комнина. Алексиада / Вступительная статья, перевод, комментарий Я.Н. Любарского. - М., 1965.
2. Владимир Мономах. Поучения // Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси) / Сост. и общ ред. Л.А. Дмитриева и Д.С. Лихачёва. - М., 1969.
3. Гийу А. Византийская цивилизация. - Екатеринбург, 2005.
4. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.). - М., 1999.
5. Дашков С.Б. Императоры Византии. - М., 1996.
6. Золотухина Н.М. Развитие русской средневековой политико-правовой мысли. - М., 1985
7. Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси). - М., 1969.
8. История России с древнейших времён до начала XX века / Под ред. И. Я. Фроянова. - М., 1998.
9. Казанцев Д.А. Статус государя на Руси и в Византии: общее и особенное в практике и доктрине (конец IX - начало XVI в.). - М., 2014.
10. Карамзин Н.М. История государства Российского в 6 томах. - М., 1994. Том 1.
11. Кекавмен. Советы и рассказы: Поучение византийского полководца XI века / Подготовка греч. текста, введение, перевод с греч., комментарий Г.Г. Литаврина. - СПб., 2003.
12. Митрополит Иларион. «Слово о Законе и Благодати» // Памятники литературы Древней Руси. -М., 1994. Книга 3.
13. Памятники литературы Древней Руси. В 12 томах / Составление и редакция А.А. Дмит-риева, Д.С. Лихачёва; составление 12 выпуска С.И. Николаева и А.М. Панченко; послесловие Д.С. Лихачёва. - М., 1978-1994. Том 1.
14. Памятники литературы Древней Руси XI-XV веков. - М., 2002.
15. Пресняков А.Е. Княжое право Древней Руси. - М., 1993.
16. Сергеевич В.И. Древности русского права. В 3 томах. - М., 2006. Том 1.
17. Толочко П.П. Власть в Древней Руси. X-XIII века. - СПб., 2011.
18. Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980.
19. Чичуров И.С. Политическая идеология средневековья (Византия и Русь). М, 1991.
