ВАК 5.1.1 Теоретико-исторические правовые науки
ВАК 5.1.2 Публично-правовые (государственно-правовые) науки
ВАК 5.1.3 Частно-правовые (цивилистические) науки
ВАК 5.1.4 Уголовно-правовые науки
ВАК 5.1.5 Международно-правовые науки
ГРНТИ 10.07 Теория государства и права
ББК 60 Общественные науки в целом
В статье анализируются механизмы экстрадиции (выдачи лиц для уголовного преследования) в странах с элементами мусульманской правовой традиции. На примере отдельных государств-участников Лиги арабских государств (ЛАГ) анализируется применение норм международных договоров о правовой помощи и норм шариата к реализации экстрадиции. Формулируется вывод о том, что на практике проще и эффективнее регулировать выдачу преступников двусторонними договорами между членами ЛАГ или с третьими государствами. В тоже время в этих договорах стороны заранее оговаривают условия выдачи с учетом влияния мусульманского права в конкретной национальной правовой системе.
экстрадиция, мусульманское право, международная правовая помощь по уголовным делам, Лига арабских государств, шариат
1. Постановка проблемы.
Мусульманское право оказывает значительное влияние на правовые системы государств-членов Лиги арабских государств (ЛАГ) в сфере обеспечения публичного порядка и противодействия преступности. Данный сегмент правового регулирования характеризуется спецификой, не имеющей аналогов в романо-германской и англосаксонской правовых семьях, что находит отражение в особенностях трактовки базовых правовых категорий: состава преступления и наказания, принципа равенства перед законом и судом, а также критериев допустимости и оценки доказательств. Указанная специфика обусловила формирование в каждой из арабских стран уникальной национальной правовой модели противодействия преступности, которая, при наличии общих контуров, обладает существенными внутригосударственными различиями. Важно подчеркнуть, что в ряде арабских государств императивное соответствие предписаниям ислама положений национального законодательства, включая уголовное, закреплено на уровне конституционных норм. [1, С. 205-222]
В этой связи сотрудничество государств-членов ЛАГ в области борьбы с преступностью не может быть эффективно реализовано без учета положений мусульманского права в целом и исламской криминологической доктрины в частности. Игнорирование данного фактора создает препятствия для полноценного взаимодействия компетентных органов. Таким образом, нормы шариата выступают не только нормативно-ценностным фундаментом национальной правоохранительной деятельности, но и становятся ключевым элементом правового механизма многостороннего сотрудничества в рамках ЛАГ.
Вместе с тем, арабские государства не существуют в правовом и политическом вакууме, а плотно включены в различные международные отношения со странами по всему земному шару. В том числе они являются участниками многих универсальных и двусторонних механизмов по борьбе с преступностью. Следовательно, несмотря на приверженность в той или иной степени шариату, они должны учитывать и другие национальные и международные правопорядки при заключении договоров и реализации сотрудничества правоохранительных органов. Отдельной и одной из наиболее важных сторон такого взаимодействия является экстрадиция, где мусульманским странам приходится согласовывать традиционные религиозные нормы с нормами светских конвенций, а также с порядком и условиями выдачи.
2. Соотношение шариата и международного права в контексте исламской правовой доктрины
Исходным пунктом анализа является оценка соотношения шариата и международного права в рамках классической исламской правовой доктрины (фикха). Традиционная концепция международных отношений, базирующаяся на понятии «дар аль-ислам» (территория ислама) и «дар аль-харб» (территория войны), изначально предполагала дуализм в подходе к международно-правовому регулированию. Данная бинарная концепция обусловила определенную дифференциацию правовых режимов для взаимодействия с государствами, основанными на шариате, и с иными государствами, независимо от характера их светской или религиозной системы. Вследствие этого в классической доктрине утвердилась дуалистическая модель международного права, предполагающая существование отдельного нормативного комплекса для отношений между мусульманскими государствами [2]. Правосубъектность и юридическое равенство в международном общении ставились в прямую зависимость от конфессионального признания основ исламского вероучения. В своей интерпретации данная концепция ограничивала возможность заключения полноценных международных договоров для мусульманского государства рамками взаимодействия с ему подобными исламскими странами.
Однако, как демонстрирует современная практика, положения данной в целом ортодоксальной конструкции вступали в противоречие с реалиями глобализирующегося международного порядка. Поскольку международные договоры не входят в число основных источников мусульманского права (усуль аль-фикх), для легитимации международных соглашений возникает необходимость их ратификации через апелляцию к первичным источникам шариата. Функцию такого легитимирующего арбитра, как правило, выполняют авторитетные религиозно-правовые центры (марджии), осуществляющие иджтихар (интерпретацию) для согласования международных норм с исламским правом [3, С.7].
Процесс постепенного включения мусульманских государств в систему глобальных международных отношений инициировал трансформацию их традиционных правовых подходов. Ключевым фактором конвергенции шариата и современного международного права стала эволюция исламской международно-правовой доктрины, в которой обозначилась тенденция к широкой интерпретации круга международных норм и принципов, релевантных с позиций ислама [3, С.55].
Отдельного рассмотрения требует вопрос признания в исламском праве иных, помимо договоров, источников международного права. Доктрина допускает, хотя и с существенными ограничениями, применение международных обычаев и общих принципов права при условии их соотносимости с императивными нормами шариата [4, С.47-49].
3. Реализация положений конвенций ЛАГ по вопросам экстрадиции
Несмотря на фрагментарный характер отсылок к нормам шариата в конвенциях Лиги арабских государств (ЛАГ) по борьбе с преступностью и их в целом светское содержание, влияние религиозно-правовых элементов на имплементацию данных международных договоров остается значительным. Наличие даже отдельных упоминаний шариата создает широкое поле дискреции для национальных судов и иных компетентных органов государств-членов организации при применении конвенционных норм. Наиболее рельефно данная тенденция прослеживается в сфере экстрадиции.
Современная практика выдачи лиц для уголовного преследования свидетельствует о том, что нормы шариата учитываются национальными властями, однако степень их влияния вариативна и детерминирована спецификой правовой системы конкретного государства. Члены ЛАГ демонстрируют значительную неоднородность в данном аспекте, что позволяет провести их условную типологизацию. К первой группе относятся страны, где шариат является основой законодательства (Саудовская Аравия, Йемен, Катар, ОАЭ), и его влияние на институт экстрадиции здесь наиболее заметно. Вторая группа включает государства со смешанной правовой системой (Египет, Иордания, Кувейт), где законодательство комбинирует элементы светского права и шариата, который учитывается, но не всегда является определяющим. Третью группу составляют страны с преимущественно светским законодательством (Тунис), где экстрадиция регулируется в первую очередь уголовным кодексом и международными договорами, а влияние шариата минимально.
Конкретные механизмы влияния исламской правовой доктрины на реализацию конвенционных обязательств проявляются через ряд принципов и концепций.
Во-первых, принцип двойной инкриминации может создавать коллизии, когда деяние, признаваемое преступлением по светским законам, не является таковым в рамках шариата, или наоборот, как в случаях с богохульством или вероотступничеством (ридда) [5, 6]. Современные международные договоры об экстрадиции всегда учитывают двойную криминализацию. Однако могут иметь место случаи смешанного характера, когда экстрадиция за религиозное преступление, совершенное в одном государстве-члене ЛАГ, запрашивается в государстве, где аналогичное деяние криминализировано, но не совпадает с трактовкой или присутствует несоразмерность наказаний. Кроме того, в практике исламских стран были ситуации, когда более «светское» арабское государство специально запрашивало выдачу лица из европейской страны по «светскому» обвинению, а потом передавало его в страну, где ему инкриминировалось уже религиозное преступление. Таким образом, некоторые страны шариата как бы обходят закрепляемый конвенциями принцип запрета выдачи при отсутствии двойной криминализации деяний.
Во-вторых, присутствует проблема политических преступлений, выдача по обвинению в которых не допускается почти всеми конвенциями. Вопрос для исламских и неисламских стран заключается в толковании того, что может считаться политическим преступлением. Нередко в случае поступления запроса (например, в европейское государство) о выдаче лица, обвиняемого в «оскорблении Величества» или «клевете на Пророка» суды запрашиваемого государства самостоятельно толкуют политический или неполитический характер деяния в отсутствии конвенционно закрепленных критериев. Кроме того, трактовка политического преступления в правовой доктрине некоторых арабских стран может включать борьбу против «неисламского» режима (или освободительную борьбу), что фактически может заблокировать экстрадицию. Аналогичным образом обстоит дело и в определении терроризма, где в силу исторических причин из него изымается деятельность, направленная на «освободительную борьбу»[1].Совершенно очевидно, что такое исключение продиктовано солидарностью арабских государств с борьбой различных палестинских группировок (и прежде всего Организации Освобождения Палестины - ООП) за признание государственности и вывод израильских войск с ранее занятых территорий.
В-третьих, наряду с распространенным принципом невыдачи собственных граждан, в некоторых юрисдикциях действует концепция религиозной принадлежности, запрещающая выдачу мусульман в страны, где не гарантировано применение норм шариата [7]. Данная концепция исходит из того, что лицу, исповедующему ислам, не будет предоставлена возможность находясь в заключении исполнять религиозные обряды, правосудие не будет «справедливым», поскольку только исламское право может его обеспечить. И вообще в данном случае на первое место выходит идея защиты прав единоверца, покровительства ему в соответствии с религиозными предписаниями.
В-четвертых, историческая концепция «укрывательства» (Аль-Ивада), трансформировавшаяся в институт предоставления убежища, продолжает влиять на решения властей, добавляя религиозный критерий [8, С. 12-13]. Основаниями для невыдачи в данном случае может служить аргумент о «милосердии», аргумент о «смирении» и «раскаянии» запрашиваемого лица, апеллирование местных компетентных органов, принимающих решения, к толковательным актам исламских богословов. В любом случае эти решения не основываются на положениях универсальных конвенций по противодействию преступности, а также не на Конвенции ООН о статусе беженцев 1951 года.
В-пятых, применение смертной казни и телесных наказаний на основе шариата представляет собой существенное препятствие для экстрадиции, требуя от запрашивающей стороны предоставления соответствующих гарантий [9]. Проблема заключается даже не в том, что в запрашивающем государстве человека могут лишить жизни на основании решения местного суда, а в том, каким именно образом она будет приведена в исполнение. Существующая, например, в Саудовской Аравии практика отсечения головы или побивания камнями вызывает во многих неисламских странах ожесточенную критику, в том числе и от официальных властей. Также в отдельных арабских странах допускаются наказания в виде калечения – отрубания конечностей. Всё это неизбежно ведет к блокированию экстрадиции, даже если все другие конвенционные критерии соблюдены.
Отдельного внимания заслуживает такой аспект реализации конвенционных норм об экстрадиции как выдача для уголовного преследования женщин. Для светских государств не делается или практически не делается каких-либо специальных исключений по гендерному признаку. Однако в странах шариата этот аспект часто проявляется и влияет на результаты реализации запроса из иностранной юрисдикции. Может на первый взгляд показаться неожиданным, но нормы шариата, которые часто критикуются за ограничение прав женщин, в контексте экстрадиции могут работать в их пользу как защитный механизм от выдачи.
На первое место выходят гуманитарные соображения (особенно если у женщины есть дети). Следует напомнить, что мусульманское право придает огромное значение семье и материнству. Если у разыскиваемой женщины есть несовершеннолетние дети, особенно если она является их единственным опекуном, суд исламского государства может отказать в экстрадиции только на основании того, что это нанесет непоправимый вред детям. Забота о благополучии детей является веским аргументом в суде некоторых арабских стран. Также нередко камнем преткновения в вопросах выдачи становится соблюдение отдельных прав женщины. Власти запрашиваемой мусульманской страны могут тщательно проверять, гарантирует ли запрашивающее государство (особенно немусульманское) соблюдение прав женщины в тюрьме при дальнейшем отбывании наказания: возможность носить хиджаб, соблюдать правила питания (халяль), быть отделенной от мужчин, иметь доступ к гинекологу-женщине и т.д. Отсутствие таких гарантий может стать формальной причиной для отказа. Также особенности влияния шариата на реализацию международных обязательств по экстрадиции могут проявляться в вопросах опеки над детьми. По шариату, в случае развода право на опеку над малолетними детьми обычно остается за матерью. Если экстрадиция матери лишает детей этого права, это будет рассмотренtо как серьезное нарушение их интересов. Отец или другие родственники могут оспорить экстрадицию именно на этих основаниях [10].
В связи с указанными правовыми коллизиями, на практике регулирование вопросов экстрадиции в отношениях между арабскими государствами, а также в отношениях с другими государствами мира, зачастую оказывается более эффективным посредством двусторонних договоров, которые позволяют сторонам детализировать условия выдачи с учетом специфики национальных правовых систем и минимизировать влияние нормативной неопределенности, рамочного формата, присущего многосторонним конвенциям.
[1] Арабская конвенция о пресечении терроризма 1998 года // Международные документы, касающиеся предупреждения и пресечения международного терроризма. Том I. Нью-Йорк, Секретариат ООН, 2019.
1. Сюкияйнен Л.Р. Конституционный статус шариата как источника законодательства в арабских странах // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2016. № 4. С. 205-222.
2. Muhammad Munir. Islamic International Law (Siyar): An Introduction. SSRN Electronic Journal 35(4). January 2007.
3. Хохлышева О.О. Ислам и международное публичное право. – Н.Новгород, 2008 . С. 7.
4. Dr. Hamid Sultan. Provisions of International Law in Islamic Sharia. Dar Al-Nahda AlArabiya, Photographic Edition, 1986. P. 47-49.
5. Hassanein Ali Hassan, Dr. Ali Sadeqi. Legal and Sharia Sources for Extradition Systems. Thi Qar Arts Journal. Vol 7., No 46, June 2024 // https://jart.utq.edu.iq (на арабском языке, дата обращения 12.03.2025).
6. Dr. Abdul Rahman Fathi Samhan. Extradition of Criminals under International Law Rules. Dar Al-Nahda Al-Arabiya, 2011.
7. Khadr, S. H. Y. (1977). Extradition Law and Practice in Egypt and Other Arab States. [PhD thesis, SOAS University of London]. https://doi.org/10.25501/SOAS.00033897 (дата обращения 07.03.2025).
8. Burhan Amr Allah. The Right to Political Asylum. Dar Al-Nahda, Cairo, 1st edition. 2008. P. 12-13.
9. Extradition in Saudi Arabia. https://no-extradition.com/locations/extradition-in-saudi-arabia/ (дата обращения 07.03.2025).
10. Carper Harper. The role of sharia law in women’s rights in the Arab world. . April, 2025 // https://www.researchgate.net/publication/391107141_THE_ROLE_OF_SHARIA_LAW_IN_WOMEN'S_RIGHTS_IN_THE_ARAB_WORLD (дата обращения 01.05.2025).
