В статье рассматриваются историко- методологические вопросы роли прав человека в контексте воздействия международно-правовой идеологии на развитие России в условиях глобализации.
международное право, права человека, государственность, либерализм, марксизм, методология, идеология.
Проблема прав человека имеет длительную историю, но особенное значение она приобрела на рубеже ХХ – XXI вв. Злободневность поставленных вопросов обязывает к выверенному определению методолого-аналитического инструментария ответов на них.
В развитии прав человека запечатлены духовные искания, страдания, мечты и жестокие конфликты истории. Постичь своеобразие прав человека в тех аспектах, которые близки людям начала XXIв. нельзя без понимания истоков их жизнеспособности. Для этого необходимо восстановить, пусть в самых общих чертах, сущность тех исторических условий, в которых оттачивались (вырабатывались) формулировки прав, ставшие одной из несущих опор современного международного права.
«Права человека» выступают в двух органически связанных аспектах. Первый представляет развитие их политико-правовых принципов, второй – их конкретно-исторические характеристики в определенный период. При этом надо учитывать, что все возрастающее давление на права человека в нынешнем «глобальном» мире оказывают процессы, детерминированные ликвидацией мировой социалистической системы во главе с Советским Союзом.
То, что современная проблематика прав человека – результат исторического развития противоречий социализма и капитализма некраткосрочного характера, которым принадлежит решающая роль в завязывании сложных узлов международных отношений конца XX - XXI вв., есть методологический императив анализа судеб современного международного права.
Формирование концепции прав человека стало логическим выводом из доктрин «естественного права» и «общественного договора». Противопоставлением прав человека и гражданина феодальному праву сословных привилегий «восходящая» к политической власти буржуазия обосновывала превосходство устанавливаемого общественного строя.
Характерно, что Декларация независимости 1776 г., провозгласившая образование Соединенных Штатов Америки, сформулировала основные демократические принципы,- свободу личности, равенство граждан перед законом, суверенитет народа. Будучи подтверждены затем конституционными актами Великой Французской революции, эти принципы в XIX в. в тех же Соединенных Штатах подверглись атаке сторонниками сохранения института рабства.
В написанном К. Марксом тексте, направленном Центральным Советом Международного Товарищества Рабочих Аврааму Линкольну в связи с избранием его на второй президентский срок, в частности, говорилось: «…олигархия 300000 рабовладельцев дерзнула впервые в мировой истории написать слово “рабство” на знамени вооруженного мятежа… в тех самых местах, где возникла впервые, около ста лет назад, идея единой великой демократической республики, где была провозглашена первая декларация прав человека и был дан первый толчок европейской революции XVIII века, … в тех самых местах контрреволюция с неизменной последовательностью похвалялась тем, что упразднила “идеи, господствовавшие в те времена, когда создавалась прежняя конституция”, заявляя что “рабство-благодетельный институт, единственное, в сущности, решение великой проблемы отношения капитала к труду”, и цинично провозглашала собственность на человека краеугольным камнем нового здания» [1, с.17]
Как видно, «права человека» изначально выступали всемирно-историческим масштабом глубинных противоречий политико-правовой действительности социального прогресса. XIXв. подтверждал это стремительно развивавшимся противостоянием правовой философии либерализма и обоснованных марксизмом социал-демократических и коммунистических идей.
Здесь уместно принять к сведению мысль Бергсона о том, что критика абстракций правового мышления требует «внутренней энергии ума, которая постепенно отвоевывает самоё себя, устраняя отжившие идеи, с тем, чтобы оставить место идеям, находящимся в процессе становления». [2, с. 68] И коль скоро так, то ясно, что проблематика прав человека предлагает задачу постижения смыслов постоянно происходящей перестройки социально-политических отношений.
Для этого необходимо в ситуации сегодняшнего «мирового» дня распроститься с «либеральными хлопушками», лукаво подменяющими научный анализ прав человека толкованиями репортерского свойства. Это важная сторона проблемы. Обозначая ее, процитируем В.И. Ленина. «Идея равенства, - писал он, - самая революционная идея в борьбе со старым абсолютизмом вообще - и со старым крепостническим, крупнопоместным землевладением в особенности. И плох был бы тот марксист, который, критикуя фальшь социалистического прикрытия буржуазных лозунгов, не сумел бы оценить исторически-прогрессивного значения их как самых решительных буржуазных лозунгов в борьбе против крепостничества». [3, с. 213-214]
Эта ленинская мысль содержит методологический вектор продвижения к пониманию современного состояния и перспектив прав человека, обусловленных тенденциями внутреннего развития России и международных отношений. К сожалению, в последнюю четверть ХХ в.многие исследователи отвергли методологические возможности марксистской философии права, так и не открыв их для себя. Негативным следствием этого явилось упрощение теоретической мысли, примитивизирующее изучение идей относительно прав человека.
Действующая Конституция РФ, принятая в 1993 г., в полной мере представляет проблематику корреляции прав человека и международного права. Это нашло резюмированное выражение в ч. 4 ст. 15 Конституции.
В ней определено: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».
Известно, что эта ч. 4 ст. 15 Конституции России всегда вызывала неоднозначное отношение. Рассмотренное с позиций нераздельности национально-государственных интересов России и прав ее граждан данное положение задает немало существенных вопросов относительно последних. Однако, сосредоточивать внимание на этой конституционной формуле вне сопряжения контекстов первой и второй глав Конституции («Основы конституционного строя» и «Права и свободы человека и гражданина», соответственно), значит заранее отказаться от исследовательского поиска решения проблемы. Последняя, конечно же, носит политико-концептуальный характер. В этом убеждаешься при знакомстве с одним из первых, «проблемных», комментариев Конституции.
В предисловии к нему руководителя авторского коллектива В.А. Четвернина читаем: «В 1993 году, в условиях формирования посттоталитарного (постсоциалистического и т.п.) российского государства принята либеральная Конституция, основанная на идеологии естественных и неотчуждаемых прав человека, провозглашающая Россию правовым государством. Между конституциональной моделью российского правового государства и посттоталитарной действительностью лежит огромная пропасть. Это естественно: от тоталитарного режима в стране с давними традициями авторитаризма, правового нигилизма и просто казнокрадства нельзя перейти сразу же к правовому государству, к наиболее развитым формам государственности и права; было бы неплохо, если бы в России реально сформировалось хотя бы сильное полицейское государство, в котором граждане имели бы минимально необходимые гарантии свободы от произвола власти, при том, что эта государственная власть надежно гарантировала бы безопасность и собственность законопослушных граждан от власти преступного сообщества. На такой основе было бы уже возможно развитие в направлении правовой государственности. … Отсюда вытекает первая и главная проблема совместимости конституционной модели с не укладывающейся в нее реальностью». [4, с. 17]
Значимым является и следующее: но «это уже принципиально иная, правовая, ситуация в сравнении с антиправовым советским режимом». [4, с. 17] Далее мысль автора развивается: «Конституция исходит из приоритета прав человека… …Конституция формирует запреты антиправовой, человеконенавистнической, антидемократической идеологии и деятельности, способной породить большевистскую или фашистскую диктатуру». [4, с. 18]
И, как политико-идеологический итог: «Текст Конституции содержит ряд важнейших положений, вступающих в противоречие с ее либеральной интенцией, негативно влияющих на возможность реализации конституционной модели правового государства. Прежде всего, сюда относятся неопределенность и ненадлежащий характер некоторых формулировок, призванных гарантировать права человека». [4, с. 18]
Сказанного достаточно для того, чтобы рассмотреть права человека в аспекте исторического опыта конституционализма в связи с политической философией либерализма. Факт их генетической связи не только «упрямая», но и «доказательная» вещь. Он свидетельствует как о жизнеспособности теоретико-методологической культуры права, формировавшейся в пору становления капиталистической общественно-экономической формации, так и о структурном сходстве реальных проблем того периода и современности. С поправкой на процесс «глобализации». При этом обратим внимание: в насквозь противоречивых теоретических констатациях реалий конца ХХ – начала XXIвв. конкретные политико-правовые проблемы посредством их перевода в абстрактно-метафизическую плоскость превращают действительного человека в виртуального.
В связи с вышесказанным небезынтересно обратиться к мыслям известного правоведа С.С. Алексеева. Ведь он был первым председателем созданного в декабре 1989 г. Комитета Конституционного надзора СССР, предшественника нынешнего Конституционного Суда РФ. В книге «Самое святое, что есть у Бога на земле» с подзаголовком «Иммануил Кант и проблемы права в современную эпоху» (слова, вынесенные в заголовок, принадлежат Канту) он писал, что его обращение к философу обусловливает «…реальное отношение к праву в нашей общественной жизни, и высокие оценки, данные праву в трудах Канта.... И то, и другое – это отражение известных мировоззренческих взглядов». [5, с. 2]
Положительный ответ на вопрос, почему именно Кант избран самой надежной защитой права, определен, по мнению ученого, двумя решающими обстоятельствами. «Основательностью философского подхода Канта к явлениям действительности, среди которых достойное место нашлось и праву». Во-вторых, тем, что в период, на который пришлось творчество Канта, «начался реальный и интенсивный переход от традиционных к либеральным цивилизациям». [5, с. 14]
По поводу первого утверждения отметим, что любого крупного мыслителя отличает «основательность философского подхода», а каждая значимая философская система включает в себя разработку государственно-правовой проблематики. А вот в связи со вторым «решающим обстоятельством» С.С. Алексеев пишет, что Кант осмыслил опыт французской буржуазной революции «на основе своего критического метода» и в «соответствии с просвещенческим мировоззрением в идеальном, истинно человеческом виде». [5, с. 23]
Из этого делается вывод: «И именно это – как ни парадоксально – и сделало взгляды Канта по правовым вопросам остро актуальными в нынешнее время…, когда развитие либеральных цивилизаций потребовало нового осмысления и практической реализации высоких идеальных представлений о праве – праве человека». [5, с. 23] Это не «парадоксально». Несколько «парадоксально» другое.
Время кардинальных социально-политических перемен отличается экспликацией политико-правовых взглядов мыслителей прошлого, что необходимо обеспечивает логический отчет относительно происходящего. Творчество великих предтеч в периоды «великих переломов» воспринимается как ответы на предложенные действительностью вопросы. Выбор «собеседников» и обсуждаемых с ними проблем зависит от политических интересов. Но в любом случае, вступающего в диалог с создателем той или иной концепции встречает жесткое требование понимания исторического контекста теоретической конструкции.
Оставляя в стороне обсуждение этих вопросов, отметим, что конституционное демократическое государство и разделение властей, индивидуальная свобода и публичная власть, суверенитет народа и права человека - эти характерные для современности вопросы стали злободневными уже в XVII–XVIIIвв. Предлагаемые политико-правовой мыслью периода «восходящей» буржуазии их решения представляют для нас историческое «видео» становления доктрины прав человека в либерализме. Продолжая оставаться предметом научных обсуждений, обретая статус общепризнанных «ценностей», они и теперь являются эпицентром политической жизни, отраженной правовыми формами кризиса современного общества. А значит, кризиса, в котором находится человек как таковой.
Отметим также, что права человека играли существенную роль в идейном самоопределении западноевропейского либерализма, начало которого – нидерландская и английская буржуазные революции. В период французской буржуазной революции права человека стали системообразующими идеями либерализма как политико-идеологической доктрины.
Если всерьез продумывать шестой из знаменитых «Тезисов о Фейербахе» Маркса, то положение человека в «глобальном» мире с непреложностью доказывает, что «…сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений». [6, с. 3]
Исходя из этого, не будем терять из виду: основные направления политико-правовой мысли, пытающиеся избавить общественную жизнь от наиболее болезненных конфликтов, не являются принадлежностью ни «отдельно взятых» стран, ни «отдельно взятых» мыслителей, политиков, юристов. Особенно, если они пользуются коллективным «джентльменским набором» либеральной политико-правовой риторики.
Это верно относительно судеб прав человека в нашем, щедром на социально-политические потрясения мире. «Опыт часто вводит нас в заблуждение», - говорил Декарт. Но, продолжал он, - «…заблуждения, в которые впадают люди… никогда не проистекают из плохо построенного вывода, но всегда имеют своей причиной то, что люди исходят именно из плохо понятых фактов или из поспешных и необоснованных суждений». [7, с. 83-84]
Различие либерального и марксистского понимания прав человека выступает актуально-убедительным в свете «модного» противопоставления «формационного» и «цивилизационного» подходов к проблемам государства и права, где последний представляется как «культурологический» принцип в противовес первому. «Формационный подход» озаботился, однако, проблемой, которой был озабочен и Кант вследствие ее «диалектической деликатности». Проблемой структурного изображения реального содержания правовых категорий.
И уж коль скоро выдвигается лозунг «вперед, (или «назад», кому как нравится) к либерализму, то неплохо бы помнить, что «цивилизация» была для Канта «технической» культурой профессиональных навыков, «внешней» по отношению к глубинности человеческой индивидуальности. Такой ход мысли Канта инициировался взглядом на человека как на творца.
Проблема прав человека для понимания судеб российской государственности важна постольку, поскольку во всех устремлениях реального и иллюзорного демократизма XX в. этот вопрос был стержневым вопросом смены политических форм и их конституционного выражения.
Но «клеточкой» изучения общества в этой форме представления индивид не стал. Существенные противоречия политико-правовой мысли конца ХХ – начала XXI вв. носят хронический характер, переданный ему двумя предыдущими столетиями. Уже тогда обсуждение проблем конституционной институционализации государственного развития формировало различные методологии анализа права. Современному либерализму присущ общий для многих из них недостаток, - принцип внеисторического абстрактного начала.
К каким бы концептуально-правовым построениям ни приводила его реализация, она постулирует отказ от юридического формулирования материальной структуры, обеспечивающей связь правовых форм с действительностью. Вследствие этого политические векторы либерализма уводят человека от создаваемой им социальности, заставляя жертвовать своими правами. Здесь перед нами возникает проблема политико-правового отчуждения как таковая, что требует особого обсуждения. Пока же в связи с вышесказанным обратим внимание на следующее.
Статья 2 Конституции РФ фиксирует: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью». В той мере, в какой категория «ценность» нуждается в расшифровке, ибо под нее может подпадать многое, данное положение вызывает вопрос в соотнесении его со ст. 8 Конституции, ее ч. 2: «В Российской Федерации признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности».
Статья 9 во второй части конкретизирует: «Земля и другие природные ресурсы могут находиться в частной, государственной, муниципальной и иных формах собственности». Но в первой части этой же статьи говорится: «Земля и другие природные ресурсы используются и охраняются в Российской Федерации как основа жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории». Однако, эти положения не содержат юридической констатации принадлежности земли и природных ресурсов «многонациональному народу», который является «носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации» (ч. 1 ст.3). Суверенитета России как демократического, правового, социального государства (ст.1, 7).
Естественным образом возникает вопрос: какова же экономическая основа суверенитета и государства, и народа, не отнесенных, в отличие от абстрактного человека, в разряд «высшей ценности»?
Только склонностью к «метафизической забывчивости» доморощенного либерализма можно объяснить стремление толковать категории государства и права как пустые формы для наполнения притязаниями личности на «свободы». И это противоречие постоянно приводит к тупикам законодательного согласования «волений свободы» с объективной действительностью. Суть дела в том и заключается, чтобы ответить на вопрос, ставит ли государственная власть правовые пределы, за которыми частная собственность на землю и природные ресурсы превращается в частнокапиталистическую собственность на них. Ибо в этом последнем случае человек с его «свободами» становится товаром со всеми вытекающими из этого, в том числе правовыми, последствиями.
Разумеется, - это и есть либеральная идеология конституционализма, постулирующая себя признанием «идеологического многообразия» и наложением табу на установление какой бы то ни было идеологии «в качестве государственной» ( ч. 1, 2[ст.13). И целью здесь является предельное выхолащивание государственности из Российского государства. В связи со сказанным необходимо ставить вопрос о том, как действует конституционной режим либерализма. Ведь конституционные принципы владения, пользования и распоряжения землей и недрами непосредственно и напрямую определяют развитие общества и государства, и тем самым гарантируют права человека и гражданина.
Обратим внимание на регламентацию права собственности на землю и недра в Конституциях Республики Беларусь и Республики Казахстан. Первая в ч.5 ст.13 определяет: «Недра, воды, леса составляют исключительную собственность государства». Вторая в ч.3 ст.6 фиксирует: «Земля и ее недра, воды, растительный и животный мир, другие природные ресурсы находятся в государственной собственности».
Таким образом, в рамках Евразийского союза проявляются два концептуальных подхода конституционных решений вопросов права собственности на то, что является естественной основой жизнедеятельности суверенного народа, а, следовательно, и действительно свободного человека. Именно: неолиберальный, прокламирующий не зависящие от государственных установлений, свободы абстрактного человека и решающего значения государства как общественно-организационного субъекта права собственности.
Проблема эта уходит корнями в противоречия так называемого «перестроечного периода» и последовавшего, преимущественно криминального, раздела в 90-е годы общенародной социалистической собственности. И потому заслуживает всестороннего обсуждения. Но это уже предмет вне рамок данной статьи. В завершение же выскажем несколько соображений.
В своем зарождении и становлении либерализм был связан с задачей ликвидации старого общества – феодализма; теперь же, направленный против социализма, он пренебрегает собственным наследием. В условиях непрекращающегося общего кризиса капитализма, перехода его в новую, квази-империалистическую, стадию, обусловленную искусственным «встраиванием» в него обломков социалистической системы, «инъекция» прав человека по законам транснационального капитала исчерпала свои «терапевтические» возможности. А их «глобалистские» трактовки исчерпали функцию установления позитивных интернациональных связей между индивидами, опосредованных системой международного права.
Мы подходим, таким образом, к вопросу о взаимоотношении «прав человека» и интересов транснационального капитала, «глобального редактора» внутренней и внешней политики современных государств.
Получение ответа на этот вопрос полагает постановку ряда других, методологически оправдывающих анализ «прав человека» в структуре международно-правовой идеологии. Ведь именно в «правах человека» политика нашла мощную форму охватывающего весь земной шар воздействия на сознание и поведение индивидов.
При этом становится все более ясным, что международно-правовые представления, включая в себя систему «общечеловеческих ценностей», предполагают совершенно определенный миропорядок и соответствующие ему формы международных отношений.
На этой основе происходит конвертация «прав человека» в реальную политику выхолащивания их сущности, провоцирующую международно-правовой нигилизм. Тот слой международной бюрократии, который осуществляет перенос взаимодействия национальных конституций и международного права в пространство прав человека, зачастую использует последнее в качестве «маскарадного костюма» антиправовой практики в международных отношениях как она сложилась на рубеже XX–XXIвв.
В результате доминанта международного права. – «права человека и гражданина», - отделяется от своего исторического носителя, утверждая в общественном сознании «отрицательный либерализм» поверхностно – чиновничьего характера. В этом пункте нашего рассуждения и должно поставить вопрос, что же такое «права человека» как они видятся в кабинетах международных организаций и дипломатических ведомств. Помимо утвержденной Уставом ООН их политической ответственности за реализацию международно-правовых принципов и норм, на это указывает референциальное значение единства правовых и нравственных проблем.
«Международное право есть всемирное произведение общественно-политической мысли. В нем высказываются практические идеи, добытые общественной жизнью человека. Каждое государство становится деятельным органом этого великого целого по мере развития и участия в вопросах, волнующих человечество». [8, с. 8] Исходя их этого определения проф. Стародубцева Г.С. можно дать феноменологически верный ответ: права человека устанавливают связь его социально-экономических и политико-культурных притязаний с государством и обществом в международно-правовых формах. Это будет самый простой, но не обязывающий ответ. Содержательным он может стать только, если рассматривать идеологию призванных контролировать соблюдение прав человека международных и национально-государственных учреждений с принципиальных позиций. Эволюция представлений о правах человека, сформировавшихся в русле политической философии либерализма, обнаруживает их противоречивую сопряженность с базисной структурой последнего.
Хорошо известна роль Гуго Гроция и Дж. Локка в истории правовой философии либерализма, систематически развивавших правовое мировоззрение. Но по мере движения противоречий, принимавших многообразные формы международных связей, возрастал скептицизм относительно политики в области прав человека. Эмпирика буржуазного общества, противореча идеям «прав человека», делает их будущее весьма неясным и размытым международным терроризмом и масштабом вооруженных конфронтаций.
Атаки на Организацию Объединенных Наций, Совет Безопасности, на самоё международное право обострились после самоликвидации социалистических стран, что представляет собой удары по правам человека. Эту ситуацию давно уже пора подвергнуть мировоззренческому осмыслению. Ведь успехи, достигнутые после Второй мировой войны в области прав человека постоянно торпедируются. И что особенно тревожно, это происходит с бесстыдным использованием «прав человека».
В этом отношении важно проанализировать процессы создания новых союзов государств. Гигантские масштабы международной миграции, «гибридные войны» заставляют исследовать политическую сущность современных коалиций и союзов в соотношении с принципами защиты прав человека. Эта отрасль международного права представляет «…совокупность международно-правовых принципов и норм, направленных на обеспечение и защиту прав человека и регулирующих международное сотрудничество между субъектами международного права в этой области». [8, с. 135]
Принцип «неделимости гражданских, политических, экономических, социальных и культурных прав и свобод человека» [8, с. 135] требует системного подхода к их целостному анализу. При этом надо следовать по направлению методологического ориентира: человек «в действительности принадлежит к определенной общественной форме». [6, с. 3] А значит, следует признать, что рыночный базис прав человека не дает последнему возможности быть действительным носителем своих прав, либо считать бесправие безальтернативным спутником общественного развития.
Но в этом случае человек оказывается в априорно тотализированных формах разлада со своим общественным бытием. В связи с этим следовало бы помнить мысль Канта, что «…похвальная в общем обстоятельность, с которой пишут теперь современную историю, все же должна естественно навести каждого на размышления о том, как наши отдаленные потомки… разберутся в громоздком историческом материале, который мы им оставим. Без сомнения…они будут ценить только то, что представит для них непосредственный интерес, а именно чего достигли или что загубили народы и правительства во всемирно - гражданском плане». [9, с. 23]
1. Маркс К., Энгельс Ф. Полное собрание сочинений. Т. 16.
2. Цит. по: Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1998.
3. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 16.
4. Конституция Российской Федерации. Проблемный комментарий. М., 1997.
5. Алексеев С. С. Самое святое, что есть у Бога на земле. М., 1998.
6. Маркс К., Энгельс Ф. Полное собрание сочинений. Т. 3.
7. Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950.
8. Международное право: Учебник / Отв. ред. д-р юрид. наук, проф. Г. С. Стародубцев. М.: РИОР: ИНФРА-М, 2015/16332.
9. Кант И. Соч. в 6 т. Т. 6. М.,1966.
