employee
VAC 12.00.10 Международное право; Европейское право
VAC 12.00.12 Криминалистика; судебно-экспертная деятельность; оперативно-розыскная деятельность
VAC 12.00.14 Административное право; административный процесс
GRNTI 10.07 Теория государства и права
BBK 60 Общественные науки в целом
The article is devoted to reviewing the monograph of K. M. Andreev " The right to believe in modern Russia "(questions of the implementation of constitutional freedom of religion).
religion, freedom of religion, state-confessional relations, civil society
Монография К.М. Андреева «Право верить в современной России» (вопросы реализации конституционной свободы вероисповедания) [4] является попыткой осмысления вопросов государственно-конфессиональных отношений в современном российском государстве в разрезе проблематики правоприменения действующего национального законодательства в области религии.
Одним из важных, на наш взгляд, поднимаемых К.М. Андреевым вопрос, является вопрос о роли государства в обеспечении реализации конституционных свобод совести и вероисповедания, а также их допустимых ограничений.
С одной стороны, свобода вероисповедания является неотъемлемой частью основного «набора прав человека» и не может быть в прямой зависимости от предоставляемого национальным законодательством «права верить» или не верить во что-то. В этом смысле само название монографии К.М. Андреева является в некотором смысле провокационным и приглашающим к диалогу. Имеет ли государство полномочия «разрешать» (запрещать) верить? Или у роль государства состоит в обеспечении прав и свобод, декларируемых в основном законе – Конституции?
К.М. Андреев в своей монографии убедительно доказывает, что государство, с одной стороны не наделяет «правом верить», а обеспечивает это право в семи доступными законными способами, в том числе, силой принуждения. С другой стороны, государство имеет право и полномочия ограничивать формы и способы реализации конституционной свободы вероисповедания, в том числе, ограничивая автономию религиозных объединений, являющихся институтами гражданского общества, в целях обеспечения национальной безопасности. Данный тезис является бесспорным и имеет устоявшееся научное признание у большинства ученых. Дискуссионным является вопрос - где пролегает грань вмешательства государства в дела религиозных объединений и ограничения конституционных свобод граждан. Каковы критерии? Этот вопрос поднимает тему не только государственно-конфессиональных отношений, но и национальной безопасности, функционирования правоохранительной системы и институтов гражданского общества, контрольных и надзирающих за религиозными объединениями органов, наконец, правосознания общества в целом.
В своей монографии К.М. Андреев приглашает к научной дискуссии по всем этим, и многим другим вопросам, выделяя в качестве дискуссионных вопросов реализации конституционных свобод совести и вероисповедания на современном этапе развития российского государства вопросы: отсутствия фактического равенства религиозных объединений правоотношений в процессе правоприменения, проблемы правоприменения, качества профессиональной подготовки правоприменителя в области религиозного законодательства, отсутствия в Российской Федерации формализованной концепции государственно-конфессиональных отношений. Часть описанных выше авторских тезисов носят практическо-прикладной характер, что, впрочем, не снижает их актуальность и важность для дискуссионного осмысления, часть является спорными, например, последний по поводу необходимости формальной концепции государственно-конфессиональных отношений. Но само приглашение к научной дискуссии по данным, несомненно, важным вопросам не может не восприниматься положительно.
Обширный анализ судебной практики в монографии К.М. Андреева посвящен в основном практики правоприменения принятого летом 2016 г. "Закона Яровой" [1;2]. Дела об административных правонарушениях и судебная практика по этому вопросу, с одной стороны, показывает отсутствие единого подхода в решении вопросов, связанных с осуществлением верующими «миссионерской деятельности» и нарушений при ее осуществлении, с другой стороны, закрепляет определенные тенденции в правоприменении, главным из которых, как это доказывает автор монографии, является тенденция к усилению контролирующей функции государства за деятельностью религиозных объединений и вопросов реализации гражданами конституционной свободы вероисповедания в целом.
Рассматривая вопрос об автономии религиозных объединений, как институтов гражданского общества, К.М. Андреев приводит в качестве обоснования такой автономии тезис, выдвинутый при осмыслении философско-правового осмысления роли и места государства и религии в рамках западно-европейской цивилизации, Августином Блаженным [8], который выделяет, как известно, как автономные друг от друга два института: религиозное объединение и условно государство. Согласно логике Августина, отмечает К.М. Андреев, статус верующего определяется как бы «двойным гражданством» [8; 7, c. 23-29; 5, c. 241-242]. Автор монографии проводит ретроспективный анализ государственно-конфессиональных отношений, полагая, что идеи современной автономии религиозных объединений как институтов гражданского общества лежит, с одной стороны, в lex canonica, а, с другой, в возникновении современного светского государства. И здесь автор вновь приглашает к дискуссии по вопросу определения светскости государства, которое неразрывно связано с вопросом осмысления роли государства в вопросах регулирования вопросов религии. Так автор монографии выдвигает тезис, Важным дискуссионным вопросом, поднимаемым К.М. Андреевым в своей монографии, является уровень компетенции (в области религиозного законодательства) правоприменителя, который в свою очередь, связан с проблемой формирования правосознания. Главной проблемой в последнем автор видит наличие некоего «атавизма правосознания советского периода, когда в массовом сознании религия, верующие ассоциировались с чем-то негативным, темным, мешающим продвижению общества к «светлому будущему» коммунизма. Латентное негативное отношение к религии сохраняется и в современном российском обществе, органической частью которого является рядовой правоприменитель» [4, c. 20].
Другой «проблемой» в регулировании религиозной сферы автор видит «…введение «Законом Яровой» дополнительного факультативного признака религиозного объединения наличие «миссионерской деятельности». В практике правоприменения последних лет под миссионерской деятельностью рядовым правоприменителем стал пониматься фактически любая деятельность религиозного объединения и физических лиц» [4, c. 20].
Несомненным достоинством монографии К.М. Андреева является классификация возможных нарушений законодательства в области религиозных свобод. В зависимости от субъекта правонарушения автор выделяет девять основных видов нарушений, среди которых: принудительное обучение религиозным дисциплинам в учебных заведениях лиц, исповедующих другую религию или не исповедующих никакой; указание в официальных документах на принадлежность лица к религии; запрещение совершения религиозных обрядов и понуждение их совершения; нарушение территориальными органами Министерства юстиции Российской Федерации порядка регистрации религиозных организаций и отказ в приеме уведомлений о создании религиозных групп; неосновательный отказ в проведении публичного богослужения (церемоний, обрядов) обучения религии, осуществления миссионерской деятельности; необоснованное интересами общественной безопасности прерывание богослужения (церемонии, обряда); не информирование (ложное информирование) о деятельности религиозного объединения; отказ в приеме на работу (увольнение) по признакам принадлежности к определенным религиозным убеждениям; запрет и или воспрепятствование выражению своих религиозных убеждений, в том числе ношению религиозной символики.
Каждый из перечисленных вопросов отражают определенную «проблемную зону» при реализации конституционной свободы вероисповедания. И касаются не только граждан и религиозных объединений, но и должностных лиц, правоприменителей, участвующих в процессе реализации конституционных свобод. Теоретической осмысление поднимаемых актуальных вопросов может стать основанием не только качественного улучшения практики правоприменения, но и помочь в совершенствовании профильного законодательства. Некоторые вопросы, впрочем, носят, на наш взгляд, теоретический характер и мало отражают настоящую действительность.
Таким, на наш взгляд, является вопрос о принудительном обучении религиозным дисциплинам в учебных заведениях лиц, исповедующих другую религию или не исповедующих никакой. Не смотря на то, что автор приводит примеры, в частности, введение Министерством образования Российской Федерации предмета «Основы духовно-нравственной культуры народов России» в составе федерального государственного образовательного стандарта основного общего образования [10], вопрос этот представляется проблемой «давно минувших дней» и в настоящее время может рассматриваться лишь как теоретический. В целом Российская Федерация сегодня обеспечивает светский характер образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях [10].
Интересным является поднятый автором вопрос, лежащий не только в области профильного закона о религии, но Семейного кодекса. К.М. Андреев, опираясь на положение Семейного Кодекса РФ, отмечает, что несовершеннолетние имеют самостоятельное право выражать свое мнение при решении в семье любого вопроса, затрагивающего их интересы. А значит, по мнению автора, и вопрос реализации свободы вероисповедания. В советский период «вовлечение» несовершеннолетних в деятельность религиозных объединений считалось уголовным преступлением. Идеология тоталитарного государства исходило из главенствующей прерогативы государства, как «гласного отца» («Родины Матери»), которое определяло, что «лучше» для его граждан и в первую очередь для несовершеннолетних граждан. Современный Семейный кодекс закрепляет вопрос защиты прав ребенка за его законными представителями, в чью обязанность входит «воспитывать своих детей, заботиться об их здоровье, физическом, психическом, духовном и нравственном развитии» [10]. Последнее автор не безосновательно относит к вопросам реализации несовершеннолетним конституционной свободы вероисповедания. И здесь открывается поле для широкой научной дискуссии по вопросу пределов вмешательства государства, исходящего из интересов национальной безопасности и приоритета института семьи и его автономии. Семья как институт гражданского общества, а религиозная семья (расширенная религиозная семья - община) еще в большей мере претендуют на самостоятельность в вопросах воспитания несовершеннолетних, что при определенных условиях может входить в противоречие с интересами национальной безопасности (в случае, например, с запретом деятельности тех или иных религиозных объединений) [10].
Таким образом, только законные представители несовершеннолетнего могут определять потребность своего ребенка в религиозном образовании и в его типе. Любая попытка вмешательства в это прерогативное право – является нарушением действующего законодательства и может привести к возникновению состава административного правонарушения.
Совсем уж теоретическим, на наш взгляд, является поднятый автором вопрос об указании в официальных документах на принадлежность лица к религии. Да и сам автор не привел убедительных доказательств из правоприменительной практики нарушений в этой области в сколь возможной ретроспективе.
Некоторые вопросы, поднимаемые автором, являются примерами сбалансированного решения проблемы, как путем законодательных средств, так и складывающейся практики и определенных традиций, устоявшихся в обществе. Таков, например, вопрос о нарушении в виде запрета совершения по просьбе верующих религиозных обрядов в учебных заведениях, воинских частях, местах лишения свободы, лечебных учреждениях или, наоборот, принудительном осуществлении подобных обрядов и церемоний против воли лиц, пребывающих в этих учреждениях и не допущение и чинение препятствий в участии в богослужениях (церемониях, обрядах). Так автор приводит в пример православные (домовые храмы) в учебных заведениях – как наглядный пример сбалансированного компромиссного решения сохранения светского характера образования и удовлетворения потребности части общества в реализации его конституционных свобод.
Действующее законодательство обязывает командование воинских частей с учетом требований воинских уставов не препятствовать участию военнослужащих в богослужениях, других религиозных обрядах и церемониях [10]. По заявлению осужденного и с письменного согласия священнослужителя личная встреча, в том числе для проведения религиозных обрядов и церемоний, предоставляется наедине и вне пределов слышимости третьих лиц с использованием технических средств видеонаблюдения. В учреждениях, исполняющих наказания, осужденным разрешается проведение религиозных обрядов и церемоний, пользование предметами культа и религиозной литературой [10].
Важным аспектом сотрудничества институтов гражданского общества и государства в этом вопросе играет сотрудничество федеральных органов уголовно-исполнительной системы с религиозными конфессиями. Такие соглашения о сотрудничестве уже подписаны между Федеральной службой исполнения наказаний России и некоторыми конфессиями.
Актуальным является, на наш взгляд, вопрос о неосновательных отказах в проведении публичного богослужения (церемоний, обрядов). Последнее автор связывает с осуществлением миссионерской деятельности, которое, по мнению автора, соответствует формулировки распространение информации о вероучении «другими законными способами» и по формальным признакам соответствует проведению публичного мероприятия.
Не менее актуальным является вопрос необоснованного интересами общественной безопасности прерывание богослужения (церемонии, обряда) или воспрепятствование в его проведении. Данные нарушения, субъектами которого являются в основном правоохранительные органы, является не редкостью и потому, на наш взгляд, заслуживает определенного внимания, как минимум в практическо-прикладных целях – улучшения качества работы правоприменителя. А также для недопущения нарушений со стороны религиозных объединений, которые могут препятствовать третьим лицам участвовать в проводимых богослужениях, церемониях и обрядах. При этом автор вскользь поднимает еще одну тему дефиниционную путаницу законодателя, который при определении субъектов отношений в сфере реализации свободы вероисповедания пользуются различными терминами, допуская синонимию, что является уже проблемой законодательной юридической техники. Так, в частности, внутреннее убеждение третьего лица проассоциировать себя в качестве «последователя» религиозного объединения, по мнению автора, исключает в отношении него возможность осуществления миссионерской деятельности.
Наиболее объемный блок вопросов, связанных с нарушениями религиозными объединениями действующего законодательства после введения «Закона Яровой», автор не безосновательно указывает нарушение в форме не информирования (ложного информирования) о деятельности религиозного объединения. В этой связи К.М. Андреев приводит обширную практику применения положений статьи 5.26 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 N 195-ФЗ.
Не менее важным, с нашей точки зрения, является вопрос, связанный с отказом в приеме на работу (увольнение) по признакам принадлежности к определенным религиозным убеждениям. Автор приводит не только практику правоприменения, демонстрирующую вопиющие нарушения в этой сфере. Сюда же относится, и вопрос запрет и, или воспрепятствование выражению своих религиозных убеждений, в том числе, ношению религиозной символики и конфессиональной одежды. Урегулирование данных вопросов и проведение сбалансированной правоприменительной практике должно, на наш взгляд, служить интересам национальной безопасности, снимая напряжение и гармонизируя такую важную сферу общественных отношений как государственно-конфессиональные отношения.
Еще один вопрос, заслуживающий, на наш взгляд, внимания как ученых, общественности и правоприменителя является вопрос о религиозной дискриминации и одной из ее форм «религиозной диффамации». Развивая идею профессора А.В. Пчелинцева, который выделяет в качестве видов «религиозной диффамации»: «языковую демагогию» и отсутствие «терминологической корректности» [9] применительно к деятельности СМИ, К.М. Андреев вводит в своей монографии еще два вида «религиозной диффамации»: «не корректный контекст» и «контекстуальную диффамацию», который, по определению автора, заключается в употреблении событийно и контекстуально не связанных между собой фактов, явлений и понятий, что приводит к изменению первоначального смысла и контекста. Данные нововведения являются заслуживающими внимания и теоретического осмысления.
В целом монография К.М. Андреева представляется успешным научным исследованием с элементами практическо-прикладной направленности. Временами с элементами популяризации идей конституционализма. Последнее впрочем, недостатком работы не является. По нашему убеждению, научные работы, если и читать интересно, в том числе, широкой публике, от этого своей научной ценности не теряют.
Тем не менее, есть в работе К.М. Андреева и недостатки. К последним можно отнести, на наш взгляд, чрезмерный объем поставленных автором вопросов, складывается впечатление, что автора пытался «объять необъятное», что, по выражению известного классика, сделать невозможно. Это в свою очередь не смогло не сказаться на качестве проработанности всех заявленных тем. Впрочем, возможно это предстоит сделать в отдельном исследовании. Большинство тем в рамках одной монографии К.М. Андреева могут претендовать на отдельное исследование и научно-практическую дискуссию.
В работе присутствует в большей мере описательный характер судебной практики, нежели обобщающие аналитические выводы. А декларативный характер некоторых из них может восприниматься разве что приглашением к дальнейшей научной дискуссии.
1. Federal'nyy zakon «O vnesenii izmeneniy v Federal'nyy zakon «O protivodeystvii terrorizmu i otdel'nye zakonodatel'nye akty Rossiyskoy Federacii v chasti ustanovleniya dopolnitel'nyh mer protivodeystviya terrorizmu i obespecheniya obschestvennoy bezopasnosti» ot 06.07.2016 N 374-FZ // «Sobranie zakonodatel'stva RF», 11.07.2016, N 28, st. 4558 Oficial'nyy internet-portal pravovoy informacii http://www.pravo.gov.ru (data obrasch.- 20.04.2020 g.)
2. Federal'nyy zakon «O vnesenii izmeneniy v Ugolovnyy kodeks Ros-siyskoy Federacii i Ugolovno-processual'nyy kodeks Rossiyskoy Federacii v chasti ustanovleniya dopolnitel'nyh mer protivodey-stviya terrorizmu i obespecheniya obschestvennoy bezopasnosti» ot 06.07.2016 N 375-FZ // «Sobranie zakonodatel'stva RF», 11.07.2016, N 28, st. 4559 Oficial'nyy internet-portal pravovoy informacii http://www.pravo.gov.ru (data obrasch.- 20.04.2020).
3. Prikaz Minobrnauki Rossii ot 17.12.2010 N 1897 (red. ot 31.12.2015) «Ob utverzhdenii federal'nogo gosudarstvennogo obrazovatel'nogo standarta osnovnogo obschego obrazovaniya» (Zaregistrirovano v Minyuste Rossii 01.02.2011 N 19644).
4. Andreev K.M. Pravo verit' v sovremennoy Rossii (voprosy realizacii konstitucionnoy svobody veroispovedaniya)/ K.M. Andreev. - M.: AO «Pervaya Obrazcovaya tipografiya» 2020, - 672 s.
5. Armstrong A. X. Istoki hristianskogo bogosloviya. Vvedenie v antichnuyu filosofiyu. SPb., 2006.
6. Augsburgskiy religioznyy mir // Enciklopedicheskiy slovar' Brokgauza i Efrona: v 86 t. (82 t. i 4 dop.). - SPb., 1890-1907.
7. Bychkov, V. V. Estetika Avreliya Avgustina. M., 1984.
8. O grade Bozh'em / A. A. Stolyarov // Novaya filosofskaya enciklopediya: v 4 t. / pred. nauch.-red. soveta V. S. Stepin. - 2-e izd., ispr. i dop. - M.: Mysl', 2010. - 2816 s.
9. Pchelincev A.V. Religioznaya diffamaciya. Zaschita veruyuschih ot ksenofobii i yazykovoy agressii. - M.: Yurisprudenciya, 2013.
10. Federal'nyy zakon ot 26.09.1997 N 125-FZ «O svobode sovesti i o religioznyh ob'edineniyah» // SPS "Konsul'tant Plyus".
