Russian Federation
VAK Russia 5.1.1
VAK Russia 5.1.2
VAK Russia 5.1.3
VAK Russia 5.1.4
VAK Russia 5.1.5
CSCSTI 10.07
Russian Library and Bibliographic Classification 60
The article analyzes the problem of the axiological dimension of scientific activity. It is noted that in the twentieth century, the human problem is becoming particularly relevant, which is due, among other things, to the rapid development of scientific knowledge. A number of new areas of scientific research are emerging, the practical use of the results of which can lead to the loss of humanity. The article examines the norms of R. Merton's institutional sociology of science: universalism, communism, disinterestedness, and organized skepticism, which formed the content of the ethos of science and were long considered the ideals of scientific research. It is emphasized that scientific discoveries can be used not only for the benefit, but also to the detriment of humans. Legal and ethical documents reflecting new principles for conducting scientific research are analyzed. It is emphasized that issues of professional responsibility of scientists have attracted the attention of international civil society, which includes the Pugwash movement of scientists, whose activities promote the adoption of international treaties and conventions aimed at preventing the threat of a third world war, the use of weapons of mass destruction, and rethinking the role of science and the scientific community in modern civilizational confrontations.
Social responsibility of scientists, Pugwash movement, sociology of science, international civil society, ethics of science, international cooperation
В ходе третьей научной революции, которая началась с фундаментальных открытий в физике во второй половине XIX в., произошли серьезные изменения в самом понимании науки, ее функций, роли в развитии мировой цивилизации. Динамика технократических открытий резко поставила вопрос об ответственности ученых за свои открытия и их использование в социальной жизни. Если раньше наука полностью исключала рецепцию ценностей в трактовке и обосновании своих достижений (хотя на самом деле, это было не совсем так, поскольку научная истина, по сути, и была той высшей ценностью, к которой стремилось научное знание), то в новом столетии субъект познания уже не противопоставлялся объекту научного исследования, более того, все чаще обсуждался вопрос о том, свободна ли наука от ценностей? Отмечалось, что ценностные ориентации, идеологические установки, мировоззренческие позиции, эмоционально-аффективная сфера сознания ученого в той или иной степени влияют, а порой и определяют выбор парадигм, концептуальных установок производителя научных знаний.
Динамика научно-технического процесса порождает ряд вопросов, связанных с переосмыслением роли науки и научного сообщества. Антропологизация научного знания привела в ХХ в. к целому комплексу исследований, поставивших в центр своего внимания вопросы социальной ответственности ученых за использование результатов научных достижений и открытий в повседневной жизни мировой цивилизации. Неудивительно поэтому, что в середине ХХ столетия появляется такое направление исследований как философия и социология науки.
В 30 – 40-ые гг. ХХ столетия Р. Мертон издал несколько произведений, в которых он рассматривает науку как социальный институт, представители которого взаимодействуют между собой не только в сфере производства собственно научных знаний, но и связаны определенными нормами, характеризующими научную деятельность в целом. В статье «Наука и социальный порядок» (1937) Р. Мертон пишет: «Институт науки и сам предполагает эмоциональную приверженность определенным ценностям» [4, с. 204]. Немного позже, в 1942 г. в статье «Нормативная структура науки» ученый излагает основные императивы научного этоса, под которым он понимает совокупность взаимосвязанных этических норм, характеризующих сферу научной деятельности ученого в аксиологическом измерении и моральные нормы, имеющие принципиальное значение для науки как социального института. Эти четыре императива на протяжении нескольких десятилетий сохраняли свое лидирующее место как нравственные регулятивы научной деятельности. Позже они были Р. Мертоном дополнены, но по мере развития науки и возникновения антинорм научной деятельности, исследования проблем теневой науки, они были подвергнуты критике.
Несмотря на это, императивы Р. Мертона сохранили свое фундаментальное значение и явились первыми сформулированными правилами этического характера, которые заложили основы этики научного исследования. Не являясь юридическими законами, императивы Мертона выполняют важную регулятивную функцию, представляя собой образец профессионального поведения в сфере научных исследований.
Начнем с императива универсализма, который, по Мертону, означает независимость истинности научного утверждения от мнения ученного. Неважно, кто и когда высказал это мнение, оно не обладает индивидуализированными характеристиками. не зависит от политических предпочтений и экономической пользы. Истина безличностна. Универсализм означает, что любой человек с достаточной компетентностью в конкретной сфере научного знания, имеет равные права не только на обладание научной истиной, но и правом заниматься наукой в любой сфере, которая ему хорошо известна и предпочтительна. Этот регулятив идет вразрез с выводами расовых теорий, которые делят людей на полноценных и неполноценных.
Если универсализм утверждает безличностность научного знания, то, следовательно, его результаты не могут быть присвоены кем-то единолично. Научное знание принадлежит всему человечеству. Эпонимическая традиция весьма условна, поскольку наука не может быть присвоена кем-то конкретно, будь то ученый или научное сообщество конкретной страны. Норма коллективизма (коммунизма) означает, что научное знание интерсубъективно, транснационально и принадлежит всему мировому сообществу. Конечно, мы помним имена выдающихся ученых, будь то Д. И. Менделеев или А. Эйнштейн, они навсегда останутся в истории науки, но открытия не принадлежат им лично в отличие от художественных произведений, которые навсегда останутся продуктом личного творчества.
Но человек честолюбив, ему свойственно желание выделиться, возвыситься над другими. Эта склонность к соперничеству нивелируется нормой бескорыстности, которая означает, что в своей научно-исследовательской деятельности ученый руководствуется не личной выгодой или амбициями, не желанием стать первым любой ценой, а бескорыстным стремлением к истине. Данная норма вовсе не означает, что ученый должен трудиться бесплатно, не думая о хлебе насущном. Но он должен пресекать все попытки получения результатов любым, в том числе и не вполне законным способом, применяя подтасовку фактов, используя фальсификации и непроверенные выводы.
Наука – это бесконечный процесс открытия законов объективного и субъективного мира, поэтому в ней не должно быть ничего застывшего и догматического. Чтобы преодолеть рамки нормальной науки следует обладать критическим мышлением, поэтому четвертной нормой, по Мертону, является организованный скептицизм. Кстати, критическое мышление – это не только достояние науки, оно необходимо для творческой личности, поскольку именно благодаря сомнению процесс познания истины становится более адекватным и реальным. Социально-гуманитарное знание, к которому относится и юридическая наука, глубоко вероятностно, оно динамично и значительно больше, нежели естествознание, зависит от историко-культурных, социально-политических и экономических условий общественного бытия. Результаты юридического познания зависят также и от выбора правопонимания, методологических стратегий и парадигмальных предпочтений того или иного ученого.
Итак, в середине ХХ в. этика научного исследования становится самостоятельной дисциплиной, которая в последующие годы не только проходит различные этапы своего развития, способствуя формированию кодексов научных исследований и научных публикаций, но и ставит важные вопросы, связанные с профессиональной ответственностью ученых за практическое использование результатов научной деятельности. И это неудивительно, поскольку наука помимо такой важнейшей функции, как объяснительная, обладает в том числе и прогностической функцией, что означает растущую ответственность ученых за возможное недобросовестное использование научных открытий.
Анализируя итоги Второй мировой войны, человечество вынуждено ответить на ряд вопросов, связанных с выживанием человечества. И одним таким вопросом является необходимость правового и этического регулирования в различных областях научных исследований, будь то атомная энергетика, генетика, искусственный интеллект или развитие конвергентных технологий. Их задача, прежде всего, лежит в поле антропологического осмысления действительности, а именно в дискурсе человеческого измерения социального бытия во избежание рассмотрения человека как средства, а не как цели, самоценности. С. Фуллер, обращаясь к понятию военно-промышленной воли к знанию, анализирует мысль Мольтке, высказанную им во второй половине XIX в., что «общество должно считать, что оно всегда находится в «перманентном чрезвычайном положении» [5, с. 162]. Но во времена холодной войны эта идея Мольтке получила свое развитие, «когда сначала лаборатории, а потом и компьютер стали гибридными военно-промышленными платформами, используемыми в конкуренции государств» [5, с. 163].
Первым документов, который лег в основу всех юридических актов по вопросам проведения медицинских опытов на людях, стал принятый в 1947 г. Нюрнбергским трибуналом Нюрнбергский кодекс. Этот небольшой по объему документ, содержащий всего десять принципов, был сформулирован по итогам разбирательства по делу 23 нацистских врачей, обвинявшихся в целом ряде зверских военных преступлений против человечности. В кодексе были сформулированы требования, предъявляемые к проведению экспериментов на людях, а именно, добровольное согласие испытуемого, осведомленность о степени риска проводимого эксперимента, его продолжительности и возможных результатах для физического и психического здоровья пациента, и, наконец, эксперимент ни в коем случае не должен приводить к смерти испытуемого. В дальнейшем, ряд международных документов включило требованием информированного согласия пациента на участие в эксперименте в юридические документы (Международный пакт о гражданских и политических правах ООН, принятый 16.12.1966 Резолюцией 2200 (XXI) на 1496-ом пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН. Более конкретные рекомендации о проведении медицинских оптов на людях содержатся в таких документах, как Международный кодекс медицинской этики, принят 3-ей Генеральной Ассамблеей Всемирной Медицинской Ассоциации в 1949 г. (дополнен в 1968, 1983 гг.), Женевская декларация 1948 г., принятая Генеральной Ассамблеей Всемирной медицинской ассоциации (ВМА) в Женеве (известна как Женевская клятва врачей), Хельсинкская декларация Всемирной медицинской ассоциации, принятая на 18-й Генеральной Ассамблее ВМА в Хельсинки (1964) с изменениями, внесенными на 29-й Генеральной Ассамблее ВМА в Токио в октябре 1975 г.
Таким образом, поднятые Р. Мертоном вопросы нашли в дальнейшем отражение в ряде правовых и морально-нравственных документов, которые характеризуют внимание государственных и общественных деятелей всех стран к вопросам, связанным с оценкой последствий научных открытий для человека и человечества.
И в этом контексте следует обратиться к глобальному или международному обществу, роль которого после Второй мировой войны приобрела иной масштаб. Гражданское общество является основой и необходимым условием существования правового государства. В ст. 1 Конституции Российской Федерации записано, что «Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления». Гражданское общество также обладает определенной политической властью, но способ ее организации принципиально отличается от государственного. Международное гражданское общество является не только политической, но и мощной экономической и культуросозидающей силой, к нему относятся различные ассоциации промышленников, добровольческие и религиозные организации, профсоюзы, культурные сообщества и т.д.
Следует отметить, что проблемам развития международного (глобального, транснационального) гражданского общества основное внимание уделяется в социально-философской, политологической или экономической литературе, но недостаточно в юридической науке. Оно рассматривается преимущественно в контексте конкретного общества с его взаимодействием с определенным государственным устройством. В. П. Малахов справедливо отмечает, что если рассматривать гражданское общество в контексте научной деятельности, то «понятие гражданского общества юридизировалось, т.е. естественно-правовые начала незаметно выветрились из его жизни и заменились юридически оформленными политическими механизмами господства и подчинения. То, что представляется как гражданское общество, становится особой формой огосударствления общественной жизни (конечно, менее жесткой, чем в государстве, и более поверхностной) и средством манипулирования массовым сознанием. Как следствие, элементы гражданского общества, втянутые в политическую организацию общества, становятся государствоподобными, перекрываются государством» [3, с. 165].
Интересным феноменом международного гражданского общества являются научные сообщества, которые сформировались, в частности, после Второй мировой войны и способствовали внедрению в научное мировоззрение интеллектуалов всего мира демократических традиций, норм научной этики и переосмыслению роли науки в мировом сообществе. Как отмечает Г. Йонас, «мы должны ощущать себя присмиревшими, но не униженными. Сохраняющийся за человеком мандат предъявляет к нему достаточно требований и помимо достижения рая. Сберечь целостность его сущности, что подразумевает также и целостность окружающей среды; пронести эту вверенную ему ценность в необезображенном виде через все опасности, которым подвергает его время, и по большей части опасности со стороны его собственных чрезмерно величественных деяний – вот не утопическая цель, однако и не такое уж скромное задание ответственности для будущего человека на Земле» [2, с. 408].
6 и 9 августа 1945 г. США подвергли атомной бомбардировке японские города Хиросима и Нагасаки, сотни тысяч людей погибли или получили тяжелейшие травмы, японские города превратились в руины. Через два года был принят Нюрнбергский кодекс, началась ожесточенная холодная война между двумя блоками государств с различными общественными укладами.
Ученые, озабоченные бесконтрольным развитием науки, не заботящейся о возможных последствиях научных открытий, стремительным нарастанием политической конфронтации в мире и возможным перерастанием конфликта в новую мировую войну, подписали воззвание, которое 9 июля 1955 г. ученый с мировым именем Б. Рассел огласил в Лондоне. Документ, получивший название «Манифест Рассела – Эйнштейна», подписали помимо названных, выдающиеся ученые всего мира – М. Борн, Дж. Ротблат, Ф. Жолио-Кюри, Л. Инфельд и др., всего 11 ученых-естествоиспытателей с мировым именем. Это был призыв ко всему научному мировому сообществу собраться для выработки концепции, противостоящей попыткам использовать ядерное оружие, которое представляет угрозу всему человечеству.
7–10 июля 1957 г. в канадском местечке Пагуош состоялась первая конференция ученых, которые обсудили важнейшие вопросы политики, в частности, угрозы ядерной войны. Во встрече приняли участие 22 ученых с различными политическим взглядами, в том числе из СССР и США. С тех пор встречи ученых в рамках Пагуошского движения проходят на регулярной основе и вносят существенной вклад в развитие международного сотрудничества ученых всех стран. Официальное название движения – «Международное Пагуошское движение по науке и международным проблемам».
Пагуошское движение представляет собой сообщество ученых как частных лиц, а не как представителей своих государственных структур. Конференции этого движения существенно повлияли на прекращение войны во Вьетнаме, они способствовали обсуждению и принятию Договора о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой (Московский договор) 5 августа 1963 г. в Москве представителями СССР, США и Великобритании; Договора о нераспространении ядерного оружия, одобренного резолюцией 2373 (XXII) Генеральной Ассамблеи от 12 июня 1968 г. и т.д. Пагуошцы выступили с инициативой о запрещении химического, биологического и других видов оружия массового уничтожения.
Осознав противоречивые отношения между наукой и обществом, представители Пагуошского движения сосредоточили свое основное внимание на возможных злоупотреблениях научными достижениями и открытиями во вред человеку. Конечно, результаты влияния этой группы международного гражданского общества не появляются быстро, слишком сложно противостоять политическим и финансово-экономическим амбициям элит. Но диалог продолжается, расширяя влияние Пагуошского движения.
С конца ХХ в. внимание движения стало охватывать не только вопросы использования оружия массового уничтожения. В рамках Пагуошского движения формируются научно-исследовательские группы и проекты, работающие над вопросами международной безопасности, разрешения локальных конфликтов, биоэтики, международного научного сотрудничества, а также социальной и профессиональной ответственности ученых. Переосмысливается понимание ответственности – она уже рассматривается не как коллективная воля, а как индивидуальное самовыражение.
Наличие международного гражданского общества в сфере научных исследований наглядно демонстрирует новые перспективы в развитии и осмыслении научных достижений в аксиологической перспективе и его способность не только оказывать действенное влияние на принятие международных соглашений, напрямую касающихся выживания всего человечества, но и способность к консолидации вопреки политическим ожиданиям и экономическому давлению.
1. Konstituciya Rossiyskoy Federacii. Rezhim dostupa: http://www.kremlin.ru/acts/constitution (data obrascheniya 15.12.2025).
2. Yonas G. Princip otvetstvennosti: Opyt etiki tehnologicheskoy civilizacii / Perevod s nem., predislovie, primechaniya I. I. Mihan'kova. M.: Ayris-press, 2004. – 480 s.
3. Malahov V. P. Mezhdunarodnoe grazhdanskoe obschestvo: suschnost' i sovremennoe sostoyanie // Vestnik Moskovskogo universiteta MVD Rossii. 2014. № 11. – S. 164–166.
4. Merton R. K. Nauka i social'nyy poryadok // Voprosy social'noy teorii. M., 2007. Tom I. Vyp. 1. – S. 191–207.
5. Fuller S. Postpravda: Znanie kak bor'ba za vlast' /per. s angl. D. Kralechkina, pod nauchn. ruk. A. Smirnova; nac. issled. un-t «Vysshaya shkola ekonomiki». M.: Izd. dom Vysshey shkoly ekonomiki, 2021. – 368 s.
